Ант Скаландис - Спроси у Ясеня [= Причастных убивают дважды]

Внезапно Тополь вскочил, да так резко, что я инстинктивно отпрыгнул к стенке. К счастью, до мордобоя дело не дошло. Он просто схватил бутылку с виски и зашипел, размахивая ею:

— Да я тебе сейчас твой «Чивас Ригал» на голову вылью! Ты соображаешь вообще, что говоришь?! Фантаст чуев! Напридумывал, понимаешь!.. В нашей системе так не работают.

— Да ну?!

Тополь поднял брови, поставил на место бутылку и опустился в кресло.

— Ты продолжаешь путать нас и КГБ, — проговорил он.

— Ну уж нет. — возразил я. — КГБ, конечно, принес мне много зла: Дедушку расстреляли, другой на войне погиб, бабушка умерла в лагере. Лично мне, понятное дело, не пришлось читать книги и смотреть фильмы, какие хотелось, вообще здорово засрали мозги своей лживой идеологией но это все как бы зло абстрактное. Понимаешь? А контора… Я же не идиот, я вижу, что она другая, а контора поломала мне жизнь, лишила жены. Я знаю, что ты ответишь. Да, подсознательно я сам хотел уйти от своей прежней жизни, да, девятнадцатого августа я, по сути, уже сознательно сделал выбор но это я, а они-то тут при чем: Белка… ну, то есть Ольга. Андрюшка? Им-то за что все это?

— Ах во-о-от ты о чем! — протянул Тополь.

— Во-о-от я о чем, — передразнил я, — а вы и не подумали.

— Обижаешь, — сказал он. — Мы обо всем подумали. Обязаны обо всем думать. Работа такая. Так что с Белкой твоей все будет в порядке. Определенный шок она, конечно, испытала. Ну, извини, ну, бывают издержки в любом серьезном деле. Однако все эти моральные потери мы ей компенсируем. Состояние ее на контроле у наших психологов, материально поможем ей обязательно, ну и безопасность обеспечим. Что еще тебя волнует?

Я немного даже опешил от такой заботы и не сразу сообразил, о чем спросить.

— А Андрюшка?

— А что Андрюшка? Ты уж извини, но твой семилетний сынок не так часто видел папу. Полагаю, на сегодняшний день он еще не обнаружил пропажи, а дальше Ольга сама решит, когда и что ему говорить. Это ее проблема, а не наша.

Тополь был прав. Я действительно уделял сыну внимания самый минимум миниморум и никогда, признаться, не страдал от этого. Белка меня пилила: «Ты не отец, тебе на ребенка наплевать!» Вот от этого я немножечко страдал, но совсем немножечко, а когда Андрюшка уезжал к бабушке или мне случалось уезжать куда-нибудь, я не то чтобы не скучал, а просто откровенно отдыхал от утомительного общения с мальчиком. Очень скверный папаша. Напоминать мне об этом сейчас было несколько жестоко со стороны Тополя. Но справедливо. И теперь уже я замолчал надолго.

— Ты любил свою жену? — спросил вдруг Тополь

— Еще бы! — Я грустно улыбнулся. — Помнишь Лайзу из «Подземной империи»? Это она. Может, я и сейчас люблю ее.

— Кого? Лайзу?

— Ты прав, Тополь. Наверно, я всегда любил в ней именно Лайзу. И чем меньше они были похожи, тем хуже становились наши отношения. А сегодня..

— А сегодня ты ее снова любишь, потому что ее нет с тобой. Слушай, Михаил, мне надоело выглядеть отъявленным циником. Давай прекратим этот разговор и вернемся к нему позже. Все равно какое-то время тебе будет физически невозможно повидаться с Белкой.

— «Какое-то» — это какое?

— Ну, месяца три как минимум тебе вообще в Москве нечего делать.

— Вот те на те, хрен в томате! А Новый год я встречу на Багамах?

— Да хоть на Луне. До Нового года еще дожить надо.

— И то верно, — пробормотал я.

И вдруг новая тревожная мысль кольнула прямо в сердце. (Фу, какой штамп! Но так и было: легкий, но болезненный укол под пятым ребром.)

— А с Вербой я тоже три месяца не увижусь?

— Почти.

— Да вы совсем с ума посходили с вашей проклятой работой! Я так не согласен!

Уже в следующую секунду мне стало стыдно за эту вспышку эмоций, и я очень боялся, что Тополь сейчас ядовито спросит, кого же я все-таки люблю — Белку или Вербу? А я, если до конца честно, любил не ту и не другую. Я действительно любил никогда не существовавшую, мною придуманную Лайзу, а еще — погибшую тринадцать лет назад Машу, но уж про Машу-то я точно не собирался нчего рассказывать Тополю. Он и так обо мне слишком кого знает. Должно же у меня остаться хоть что-то свое, личное, сокровенное! Или не должно? Наверно, теперь мне это противопоказано. Я же отныне Малин. Сергей Николаевич.

Тополь не стал меня подкалывать, даже, наоборот, пытался успокоить:

— Я же сказал «почти». Ваши дела будут иногда пересекаться. Например, предстоит общий сбор.

— Понятно. Ну а в остальное время? Как же она без…

— В каком смысле? А-а, — догадался он, — да ты, ревнуешь! Ну, это ты зря. Татьяну ревновать глупо. Любит она теперь только одного тебя. Точно тебе говорю, потому что знаю. Ну а если ты считаешь, что ей ни с кем, кроме тебя, больше спать нельзя, так это вопрос сугубо интимный, и решайте его, пожалуйста, между собой по телефону или в письмах — как угодно. А лично я ни к чему тебя конкретно не призываю: ни к трехмесячной аскезе, ни к регулярному онанизму. Живи как нравится и знай: Верба тебя любит. Голову ерундой не забивай, а главное, работай. Учись и работай. На тебя вся надежда… прозаик.

Тополь поднялся и, не дав мне возможности ответить, заявил, пародируя голос Горбачева:

— Ну, все, регламент.

— Даду-даду-да, — подпел я и спросил несколько растерянно: — Ты вообще-то зачем приезжал?

— Зачем? Есть многое на свете, друг Разгонио, что и не снилось нашим мудакам. Так, кажется, у Шекспира?

— Примерно так.

— Ну вот. У меня здесь масса дел. Обязательно хочу повидаться с добрыми молодцами, прибывшими от Арафата. Что-то они непременно слышали про нашего Валерку Дуба. Сектор Газа — это не Россия и даже не Англия, он очень маленький, и там все друг друга знают. С Чембером надо покалякать. Ну и потом наш с тобою разговор, кажется, был не совсем бессмысленным. Все. Улетаю завтра. До этого связь со мной через Чембера. Инструкции вот здесь.

Он выложил на стол папку, повернулся и быстро вышел. Ни здрасте, ни до свидания.

Пора тополиного пуха.

Конечно, разговор был не бессмысленным. Чего он только не наговорил мне! Чего только я не наговорил ему! И что забавно, я вдруг вспомнил: по ходу беседы мы несколько раз переходили с русского на английский и обратно. То, что я теперь это умею, грело мне душу. Мог ли я представить, сколько всего буду уметь через те самые три месяца, о которых говорил Тополь?

Еще чуть меньше двух недель пробыл я в Лондоне. Шлифовал язык, ежедневно занимался карате в стиле ке-кусинкай (именно к этой школе принадлежали Малин и его сенсей Рамазан) и совершенно забыл об алкоголе, тем более о курении. Продолжал изучать малинское досье, перейдя ко второй его части. Теперь это было, пожалуй, уже действительно досье: фото-, видео-, аудиоматериалы, документы, подробные описания его привычек, гастрономических вкусов, сексуальных пристрастий, манеры одеваться, водить машину, играть в теннис (в который я играть практически не умел). Все эти детали я должен был запоминать, учить, отрабатывать, доводить до автоматизма.

Потом начался следующий этап. Я должен был познакомиться со всеми местами, где успел побывать Малин. Чем больше времени провел там Сергей, чем большее значение имел для него данный город или страна, тем дольше и меня задерживали там для ознакомления. Две недели в Италии сопровождались изучением языка по экспресс-методу. Не скажу, что выучил его я наравне с английским, но ко дню отъезда уже мог общаться с итальянцами. Верно говорят, второй язык учить проще. Такая же двухнедельная практика была в Париже и в Анголе. Не меньше недели провел я в Штатах. Специальным изучением американского мы там не занимались (тем более что Ясень славился своим классическим оксфордским вариантом английского, выученным не столько по жизни, сколько по книгам и лекциям), зато мы изрядно поколесили по стране: штаб-квартира службы ИКС в Майами, Калифорнийский филиал в Санта-Крусе, научный центр Спрингера в Колорадо, непременно Нью-Йорк (кажется, это была просто экскурсия) и наконец Вашингтон, где нас принял лично президент. Дедушке было очень важно знать, заметит ли он подмену Малина на Разгонова. Дорогой наш господин Клинтон ничего не заметил. По-моему, было ему просто не до нас: как раз тогда начались у него все эти судебные неприятности.

О своих немыслимых путешествиях рассказываю я не по порядку, а как бы по степени важности, а может, и того проще — по наитию. Я все время вспоминал пророчество Вербы о том, что писать станет некогда. В Лондоне я еще пытался как-то сопротивляться и в промежутках между занятиями упорно заносил в блокнот все, что со мной произошло за последние дни. Когда же начались все эти безумные перелеты, писать стало действительно невозможно.

Ну, вот допустим, на два месяца тормознули меня в Тель-Авиве для прохождения интенсивного курса обучения в разведакадемии Моссада. Так мало того, что хитрые евреи передохнуть не давали от занятий, я вновь и вновь отправлялся по местам боевой славы Сергея Малина: Дамаск, Осака, Пявдж, Коломбо, Тирасполь, Барселона, Батуми, Сан-Сальвадор, Бхактапур (не уверен, что перечислил все) и даже станция Амундсен-Скотт аккурат на Южном полюсе — во куда моего двойничка занесло однажды, несчастного. Боже, как я мечтал о путешествиях в детстве и ранней юности! (Или я уже говорил об этом?) Но по три-четыре дальних перелета каждую неделю, даже на самых современных и комфортабельных самолетах, — это, братцы, чересчур, после этого в простые фразы на иврите начинаешь как-то незаметно для самого себя вставлять странные тамильские ругательства, по ночам снятся латиноамериканские красотки верхом на верблюдах во льдах Антарктиды, и уже никуда не хочется ехать, лететь, плыть, не хочется стрелять ни в какие мишени, изучать методы шифровки и системы паролей, отрываться от «хвоста» и сочинять легенды, попадать в болевые точки и концентрировать энергию… Хочется просто развалиться на крупном песке шикарного пляжа в Натанье, лежать и смотреть на солнце сквозь прикрытые веки.